Были Эпохи счастливее нашей. Но эти счастливые Эпохи похоронены в руинах, хотя они, возможно, всё ещё тайно живут в наших забытых подвалах. И мы будем искать в этих руинах то, что, возможно, всё ещё находится там, что живёт в нас, как встреча, которая произошла только вчера. Есть неизвестная география, объединяющая всё — все наши старые дороги, счастливые или несчастные. Можно было бы сказать, что это наша «родная» география, и о ней я и хотел бы рассказать нынешним детям, столь невежественным, а может быть, просто что-то забывшим. Почему они сгинули, эти древние солнечные пути? и что ещё живо в нас, вопреки всем нагроможденным поверх нашей сущности бренным мыслям, всем катехизисам и всем нашим «замечательным» открытиям, которые ничего не открывают, а лишь всё больше и больше хоронят под грудой хлама простую вещь, которая была здесь... всегда. С момента нашего появления в этом мире. Наша человеческая пора, столь недолгая, содержит просто и капитально символ всех Эпох и всех исчезнувших путей. Жизнь изнашивается, вращаясь по кругу: нам семьдесят лет, или пятьдесят, не важно сколько, и вот уже столько-то лет мы исполняем обязанности врача, или ученого, или шофёра такси, не важно кого, с его историями, маленькими историями, счастливыми или несчастными. Жизнь изнашивается... но мы всегда надеемся на то, что грядёт впереди, дальше, в другом месте, и этого в «другом месте» никогда здесь не бывает или оно всегда здесь, но невидимое среди некой невыразимой географии. Жизнь изнашивается, потому что она не нашла «тот самый путь», в котором нет износа. Тогда, не зная почему, мы заполучаем рак, или такую или сякую болезнь. Но рака не существует! не существует «болезни», которая делает так, что… Есть Жизнь, уставшая вращаться по кругу и подхватывающая рак или иную случайную глупость, счастливую или несчастную, некий предлог, чтобы выйти из своего старого Несчастья, как более счастливые солнечные Эпохи подхватили вторжение хеттов, римлян или готов, чтобы выйти из их славного круга, вдруг переставшего быть таким славным; и Жизнь изнашивается, потому что не находит путь, ведущий дальше, в другое место, вперёд – не было «Вторжения»: была Жизнь, которая хотела позволить другой вещи завоевать себя. И, наконец, не существует «смерти», есть Жизнь, непрерывно ищущая свой путь красоты, свою далекую географию, которые, однако, всегда здесь, в этой потерянной минуте на сегодняшнем бульваре, как во времена Нефертити и Эхнатона и их солнечного Бога – но это солнце поглощено песками, и наши подземелья полны мертвецами. Будем ли мы и дальше жить этой «жизнью», которая изнашивается, не найдя своего славного пути? Может быть, мы находимся в подземелье истинной Жизни, которая ещё не родилась? Виды тоже изнашиваются на протяжении миллионов лет; виды, состоящие из маленьких кенгуру, или кротких игуан, или плывущих в Северном ветре прекрасных гагачьих стай, или даже из людей, уставших от своего хлама и от своих профессий – уже не столь прекрасных; но нужно, чтобы это стало совершенно безобразным и несчастным, дабы возникло стремление выйти из этого круга. Тогда виды «подхватывают» оледенения или пустыни, чёрные бедствия, вирусы или бомбы или победоносные войны, как подхватывают Заражение или семьдесят лет старости, и всё это для того, чтобы выйти из постоянного Поражения и из смертельной Болезни. Но Болезни не существует! не существует рака, не существует смерти, нет угасания видов – есть вечный Вид, который ищет свой путь красоты, через жизнь, через смерть, через солнце и сумерки, чтобы найти свою истинную географию и свою Большую Медведицу без компаса и без эпохи. Свою истинную Жизнь без смерти и без стен. В итоге мы имеем несколько миллионов лет нашей временной и полностью устаревшей географии. Очень узкий горный хребет